|
Garshin.Ru |
|
Лексиконы |
|
Пишите |
| О Словороде (задачи) | |
|
|
|||||||||
| Русские словари: |
Библиографии: | Этимологические | Толковые | Диалектные | Исторические | Нормативные | Термины |
| Словари на сайте: | Фасм. | Цыг. | Шан. | Сем. | Шап. | Шим. | Даль | Крысин (ин.сл.) Ожегов | Арх. | Новг. | Пск. | СРНГ | Академии | Лопатин | Тихонов | Нефтегаз | Промбез | IT | ГИС |
Федор Спиридонович Шимкевич (1802 - 1843) в своем "Корнеслове" предпринял попытку разобраться в истоках русского языка, отделить от русских слов чужеземную примесь и отыскать первоначальную основу, определив, таким образом, количество сохранившихся в нем исконно славянских корней. Чтобы достичь этой цели, Шимкевич проделал огромную работу, сравнив корни слов, считавшихся русскими, с 24-мя иностранными языками. В результате этой работы в "Корнеслове" было оставлено 1378 корней русских слов, имеющих славянское происхождение. Шимкевич считал, что народ, начиная сознавать достоинство своей письменности, старается очистить язык от чужеземной примеси, и находит в родном языке слова для обозначения новых понятий. Поэтому автор "Корнеслова" надеялся, что приблизилось то время, когда русский язык очистится от накопившейся в нем примеси, и его труд будет способствовать такому очищению. Корнеслов издавался в 1842 году и является библиографическим раритетом. Эту удивительную книгу, которая содержит в себе настоящее таинство подлинного "великого и могучего" русского языка переиздал в 2007 году Виктор Константинович Толкачев. Представляемый труд из библиотеки словарей "Словорода": Федор Шимкевич. Корнесловъ русскаго языка, сравненнаго со всеми главнейшими славянскими наречиями и съ двадцатью четырьмя иностранными языками. - Санктпетербургъ, 1842. Корнесловъ можно по праву назвать первым этимологическим словарём русского языка. В словаре разработано 1378 корней обиходных русских слов. Всего в словаре 314 статей. [Почему 314, когда исконно-славянских корней в русском - 1378 ?] Эту замечательную книгу, которая содержит в себе тайну происхождения словарного ядра русского языка переиздал в 2007 году Виктор Константинович Толкачев - ученый-новатор, психолингвист, давно и усердно работающий над возрождением подлинных смыслов русских слов. Современная публикация: Фёдор Шимкевич. Корнеслов русского языка. - СПб.: Изд-во "Осипов", 2007. - 340 с. Словарь можно заказать в Озоне. |
Формально словарь состоит из 2-х частей (обе в одной книге) - вторая часть начинается с буквы "О".
Разделы страницы о Корнеслове Фёдора Спиридоновича Шимкевича:
Смотрите также библиографию по этимологическим словарям русского языка.
Выделив исконные корни русского языка, Шимкевич, по своим правилам, закрепил за ними корневые слова:
Всего - 7+88+79+78+64+6+34+29+21+145+73+85+29+40+107+55+164+85+26+1+46+8+46+24+18+1+2+20=1381 корневое слово [по описанию - 1378 корней в 314 словарных статьях - как такое может быть?].
[Фёдор Спиридонович, видимо, включал только словообразовательные корни.
Поэтому в его Корнеслове содержатся междометия (от которых можно образовывать глаголы и отглагольные слова,
например, ах! => ахнуть, ахнувший, ахая).]
Филолог Фёдор Спиридонович Шимкевич (1802—1843) — воспитанник киевской духовной академии. Страстно увлекался филологическими изысканиями, плодом которых явился известный «Корнеслов русского языка…», напечатанный в 1842 г. и награжденный академией наук половинной Демидовской премией.
Цель автора состояла в том, чтобы «разобрав ткань русского языка, так сказать, по нитям, и отделив из неё чужеземную примесь, отыскать первоначальную основу сего языка, и таким образом определить количество сохранившегося в нём собственно славянского запаса».
«Корнеслов» Шимкевича был составлен в противовес [?] Этимологическому лексикону Рейфа Ф.И. В нем автор предпринял попытку разобраться в истоках русского языка, отделить от русских слов чужеземную примесь и отыскать первоначальную основу, определив таким образом количество сохранившихся в нем исконно славянских корней. Чтобы достичь этой цели, Шимкевич проделал огромную работу, сравнив корни слов, считавшихся русскими, с 24 иностранными языками. В результате этой работы в «Корнеслове» было оставлено 1378 корней русских слов, имеющих славянское происхождение.
Все слова, употребляемые в русском языке, автор делил на
Своим употреблением пришлые слова обязаны, по мнению автора, прихоти людей, не обращающих внимания на отечественный язык. Шимкевич надеялся, что приблизилось то время, когда русский язык очистится от накопившейся в нем примеси, и его труд будет способствовать такому очищению.
К сожалению, в словарных статьях отсутствуют праславянские и праиндоевропейские реконструкции, т.к., сравнительное языкознание и славистика к тому времени ещё не достигли соответствующего уровня.
Корнесловъ можно по праву назвать первым ["настоящим"] этимологическим словарём русского языка [если не считать Русско-Французский Словарь Рейфа, где по русским словам могли даваться этимологические справки, а толкование русских слов приводилось по-французски]. Эта фундаментальная работа была удостоена Демидовской премии Императорской Академии наук и сыграла важнейшую роль в сравнительно-историческом изучении русского языка.
Корнеслов Ф.Шимкевича по своей значимости для понимания происхождения русского языка, его состава, строя и склада стоит в одном ряду со словарём В.И.Даля. Два эти словаря взаимно дополняются один другим. Словарь В.И.Даля - это кладовая слов русского языка, его состава. Корнеслов Ф.Шимкевича позволяет проследить истоки и строй языка и вместе этим восстановить утраченную историю русского народа.
Структурно «Корнеслов» состоит из двух частей.
В словаре разработано 1378 корней обиходных русских слов.
Корнеслов Фёдора Шимкевича был вторым опытом этимологического описания русского языка после Лексикона Рейфа. Понять новизну и структуру словаря можно из предисловия автора в его сравнении с "Рейфовым Лексиконом":
Издавая Корнеслов русского языка после Этимологического Лексикона, составленного Г.Рейфом, я считаю необходимым показать, чем разнится мой Корнеслов от Рейфова Лексикона. Чтобы видеть это различие, надобно обратить внимание:
I. Рейф имел целью, с одной стороны, доставить (учащимся?) средство к удобнейшему удержанию в памяти слов русского языка, а, с другой, предложил (сочинителям?) образцы для произведения новых слов. В Корнеслове я предпринял: разобрав ткань русского языка, так сказать, по нитям, и отделив из неё чужеземную примесь, отыскать первоначальную основу сего языка, и таким образом определить количество сохранившегося в нём собственно славянского запаса.
II. В Рейфовом Лексиконе помещены все слова, какие составитель мог собрать, именно:
В Корнеслове рассматриваются коренные слова русского языка, которые, сами ли по себе, или при посредстве своих производных, сохранились в употреблении до нашего времени. Это ограничение стесняется до того, что слова иноязычные или принятые из других языков, не имеют места в Корнеслове. Зато при многих словах присоединены примечания, которые, по своему содержанию, дают Корнеслову вид критического исследования о русском языке.
III. В Рейфовом Лексиконе "при славянских речениях приводятся слова коренные и однозначащие, санскритские, персидские, греческие, латинские, немецкие, арабские и еврейские"). Сверх того делаются ссылки на языки китайский, армянский, исландский, готфский, финский, венгерский и на многие другие; а указание на славянские наречия встречается слишком редко, и из них приводятся только богемское [чешское или словацкое?], польское, сербское, кроатское [хорватское], литовско-русское (белорусское) и украинское (малороссийское) [нет болгарского, македонского, словенского].
В Корнеслове выше исчисленные языки не упущены из виду, кроме китайского, которым пользоваться не было ни малейшей нужды. Пересмотрев указания Г.Рейфа, относящиеся к языкам персидскому и арабскому, я удержал из них только необходимые; а по языкам: санскритскому, армянскому, готфскому, исландскому, финскому и венгерскому сделаны в Корнеслове значительные прибавления. [Венгерский привлекать интересно - они много слов заимствовали из неизвестного древнеславянского языка, но зачем финский? - И.Г.] Но главным образом мое внимание занято было славянскими наречиями. В добавок к тем из них, на которые делаются указания в Рейфовом Лексиконе, я сличал русские слова со словами наречий: болгарского (нового), двух лужицких (верхнего и нижнего), словацкого, моравского [чешского?], краинского [?], виндского [?], славонского [словенского?], боснийского [чем он отличается от сербско-хорватского?], рагузского [хорватского наречия Дубровника?], далматского [хорватского наречия острова Крк?] и люнебургского, или полабского [вымершего, но очень интересного для славистики]. Сверх того я обращался к языкам грузинскому, древнему прусскому, литовскому, латышскому, эстонскому и молдаво-валахскому. Надобно заметить, что в отношении к указаниям не только на славянские наречия, но и на языки иностранные, различие между Рейфовым Лексиконом и Корнесловом очень значительно: в первом редко встречается вместе более 5 этих указаний, а в последнем число их иногда восходит до 15 по тем и другим (наречиям и языкам) порознь.
IV. Из предыдущего можно видеть, что в числе пособий, употребленных мною при составлении Корнеслова, были и такие языки, на которые не указывается в Рейфовом Лексиконе. От этого произошли некоторые изменения отношений между словами, сделанными в Корнеслове, именно:
После всего этого, не касаясь частностей, которые состоят в изменении, прибавке и распорядке значений того или другого слова, я могу смело сказать, что из 1378 корней, заключающихся в Корнеслове, ни одно слово не осталось в том виде, какой она имеет в Рейфовом Лексиконе. Впрочем, все показанные изменения и дополнения сделаны мною не из желания отличиться новизною, но сообразно с теми правилами, какие приняты в руководство при составлении Корнеслова. Главнейшие из этих правил заключаются в следующих замечаниях.
I. При рассмотрении языка в целом его объеме, слова можно сравнить с жителями государства, из которых
Сообразно с этим все слова, употребляемые в русском языке, служат всегдашним памятником нашего родства с разрозненными народами великого славянского племени; вторые, по давности употребления, до того сроднились с нашим языком, что признаки чужого происхождения почти изгладились на них и открываются не иначе, как при посредстве исследования; к этому отделу относятся слова, оставшиеся у нас от народов, которые были в ближайшем отношении с нашими предками и которые давно вошли в состав Руси, как, например, многие из финских племен и переселившиеся к нам скандинавы. Что касается последних слов, т.е. пришлых, то они обязаны своим употреблением прихоти людей, не обращающих внимания на отечественный язык, чужеземности самих предметов, а более всего небрежности сочинителей и переводчиков, избегающих труда - заглянуть в богатую сокровищницу родного языка. Впрочем, некоторые утверждают, что принятие чужих слов ни мало не предосудительно и не унижает чести никакого народа. Но если это так: то охранение отечественного языка от разнородной примеси слов, употребляемых народами совершенно другого племени, поставляет народ выше всех похвал. Заметим, что народ, начиная сознавать достоинство своей письменности, старается очистить язык от чужеземной примеси, и находит в нем слова для выражения новых понятий. Мы, кажется, близки к тому времени, когда наш язык очистится от накопившейся в нем примеси. Но я, предваряя это время, решился, сообразно с предложенной целью исключить из Корнеслова все иноязычные слова. Вот главное положение, которым объясняется небольшое число корней, заключающихся в Корнеслове, и опущение слов, по-видимому туземных.
II. Противополагая племенные слова, как усвоенным, так и пришлым, я буду называть первые, в отношении к русскому языку, туземными, а последние вообще иноязычными. Употребление не делает между ними никакого различия; но выше сказано, что из Корнеслова исключены слова иноязычные, следовательно в нем имеют место одни туземные. Посему необходимо показать признаки, по которым я отделял эти слова от иноязычных.
Слово, употребляемое в русском языке, почитается иноязычным,
Само собою разумеется, что те речения, которые не подлежат этим условиям, получают звание туземных.
III. Впрочем, не к каждому слову можно приложить все показанные условия; а недостаток которого-нибудь из них подает повод к в сбивчивости в распределении корней относительно их иноязычности или туземности. Посему, для предотвращения ошибок в этом случае, я имел ввиду следующие ограничения:
IV. В исследовании корней языка замечаются две крайности: или полагается слишком много коренных слов, или чрезмерно уменьшается их количество. В первом случае незначительная отмена в буквах и даже перестановка их не редко служит поводом к допущению особого корня; так, в Рейфовом Лексиконе почитаются разными корнями слова: вязать и уза, дергать и торгать [трогать?], катать и тачка, топор и тяпать, и пр. В последнем случае обнаруживается усилие подвести огромное количество слов под несколько десятков односложных корней. Корнями для всех языков германского происхождения Фульда назначал только десять букв! Что касается меня, то при разборе корней русского языка я держался середины между двумя крайностями, т.е., не разрушал тех слов, которые имеют явные признаки родства, но не сближал и тех, которые, по совершенной своей разнородности, так сказать, разбегаются одно от другого, вопреки усилию языковеда.
V. Основу корней составляют не одни согласные буквы, но и гласные; это видно из того, что слова, имеющие одинаковые согласные буквы, выражают совершенно различные понятия по различию гласных, например, даю, дою, дую, дею.
VI. Различие между словами зависит не только от букв, входящих в состав корня, но даже от окончаний, которые иногда имеют большую важность в отношении к разности значений, [...] Что делать в таком случае? Поставлять ли каждое из этих слов отдельно в виде особых корней, или соединять их, подводя несколько однозвучных слов под один корень? Чтобы в том или другом случае не нарушить поставленного выше (IV) правила, я принял указателем середины между двумя крайностями замечание, что значения производных слов должны иметь близкое отношение к корню. На этом-то основании слова банка и баня признаны видами одного корня. Если же нельзя открыть такого отношения, то два слова, совершенно различные по значениям, не смотря на сходство коренных букв, должны считаться двумя отдельными корнями. Эту разнокоренность подобных слов я объясняю тем, что они образовались у разных народов, но, по неизвестным для нас обстоятельствам, сошлись в русском языке, может быть, с противоположных концов света. Впрочем, посредством произвольных объяснений можно сблизить по значениям и даже причислить к одному корню какие бы то ни были слова, хоть бы, например, ? мереть, мурава, моргать и мурлыкать. Но хороши ли те объяснения, которые надо затверживать? Какая польза от словаря, который основан на таких объяснениях?
VII. Между древними языками есть такие, в которых звание корней приписывается глаголам, и такие, в которых имена пользуются сим званием; к первому разряду относится еврейский язык, а к последнему - армянский. Наш язык, не имея права называться древним, не может похвалиться подобною однообразностью; в нем название корней прилично имени и глаголу, а из прочих слов, которые мало имеют участия в производном образовании языка, очень немногие заслуживают это название. При сем считаю неизлишним заметить, что иногда представляется затруднение в выборе слова, которое следует признать корнем: имя ли, или глагол; [...] Не нашедши основания для постановления определенного правила на этот случай, я предоставляю звание корней тем словам, из которых удобнее можно вывести значение производных речений.
VIII. Первообразным видом слова в имени почитается именительный падеж, а в глаголе, большей частью, неопределенное наклонение. Если же в этом наклонении, с отступлением от общих правил языка, допущена потеря или изменение коренных букв, в таком случае, по примеру других наречий, образуется особый вид неопределенного наклонения; так, по примеру наречий украинского и сербского, получил образование корень легти или легать, потому что лечь и лежу не имеют корневого состава.
IX. В объяснении значений коренных слов я придерживаюсь общего церковно-славяно-российского словаря, изданного Соколовым; но в некоторых случаях сделаны мною изменения, когда это было необходимо для большей определенности или по другим причинам.
X. Слова, приводимые как из славянских наречий, так и из иностранных языков, располагаются двояким образом: иногда по близости их сходства с русскими словами, а иногда сообразно с постепенностью самих значений. Если эти слова, по своим значениям, вполне соответствуют нашему корню - в таком случае начинается с того слова, которое имеет более сходства с ним относительно к звукам. Если же приводимые слова разнятся значениями не только от нашего корня, но и между собою, то располагаются так, чтобы можно было видеть переход от первоначального понятия к другим дальнейшим. В последнем случае иногда при нескольких значениях надобно приводить одно и то же слово; для избежания излишнего повторения, при других значениях указывается только название наречия, и это название поставляется между вместительным знаком [?]. Равным образом не повторяются объяснения или перевод при словах, которые имеют значения, одинаковые с русскими, а только поставляются при них те цифры, какими отличены в русском слове соответствующие значения.
XI. Иностранные должно приводить с большой осмотрительностью. Для тождества разноязычных корней не довольно одного сходства букв; для этого необходимо, чтобы сходные буквы имели одинаковое отношение к составу корня. Если какие-нибудь согласные буквы в иностранном слове принадлежат к составу корня, а в русском имеют звание приставки или окончания (и наоборот), то сличение таких слов будет совершенно излишне и неосновательно. В Мейдингеровом сравнительном словаре германских наречий допущена однокоренность между словами разум и итал. ragione, не смотря на то, что первое из них разлагается на приставку раз и корень ум, а последнее, как переделанное из лат. ratio, происходит от латинского же слова reor, и потому корневой основой имеет только слог ra или re. Подобным образом надобно избегать натяжек, которые иногда употребляются для того, чтобы на дыбах словопроизводства, по выражению Шлецера, вымучить из какого-нибудь слова желаемые звуки. [...]
XII. После приведения иностранных слов, смотря по-надобности, прибавляются примечания. В этих примечаниях иногда представляются примеры одинаковой сообразности понятий (analogia), какая замечается в разных языках относительно к приложению переносных значений; [...] Иногда объясняется основание, послужившее поводом к помещению какого-нибудь производного слова при таком корне, при котором нет его в Рейфовом Лексиконе; [...] Наконец указывается на те словопроизводства, которые имеют вероятность, но не приняты мною по разным причинам; [...]
Желательно мне, чтобы по этим правилам судили о моем Корнеслове; но хороши ли самые правила, - это другое дело: каждый судит по-своему, а кто на всех угодил - тот еще не родился.
[Далее автор вскользь упоминает о трудностях составления своего труда и выражает признательность всем, кто ему помогал.]
Труд Фёдора Спиридоновича Шимкевича - живой, т.к. подвигает на написание подобных этимологических трудов как по другим славянским (и не только) языкам, так и по русскому языку на основе современного развития сравнительно-исторического языкознания и его частных направлений - русистики, славистики, индоевропеистики, ностратики, глобальной этимологии, а также новых данных русской диалектологии.
Идея "корнеслова" замечательна, как и само это слово. Автор хотел привести корни не в виде усеченных морфем, а именно в виде слова.
Ссылки в сети на словарь Федора Шимкевича:
).